«Группы смерти» в социальных сетях: реальность и медиаконструирование

Тема так называемых «групп смерти» появилась в российских массмедиа в 2016 г. после гибели 16-летней жительницы г. Уссурийска Ренаты К., фигурировавшей в Интернете под псевдонимом Рина Паленкова, 23 ноября 2015 г. Девушка оставила на своей странице в социальной сети «ВКонтакте» предсмертную записку и покончила с собой. Информация о случившемся, включая фотографии тела погибшей, распространилась по социальным сетям и вызвала бурную реакцию пользователей.

Случай с предсмертной запиской в социальной сети не был первым. Например, в 2012 г. 19-летний омский студент в день самоубийства также выложил прощальное послание во «ВКонтакте». В 2015 г. так же поступает 15-летняя девушка из Минска. Однако именно история Рины Поленковой получила наибольшую огласку. Некоторые сообщества во «ВКонтакте» («F57», «Тихий дом» и др.) использовали подробности трагедии для привлечения внимания аудитории социальной сети к своей деятельности. Администраторы сообществ начали распространять информацию о том, что именно они через психологическое воздействие во время некой онлайн-игры заставили девушку совершить самоубийство. По всей видимости, именно так среди пользователей социальной сети начало формироваться мифологическое представление об игре, в ходе которой людей склоняют к суициду. Такие сообщества получили название «группы смерти».

Следует отметить, что сообщества и форумы в Интернете, посвященные тематике смерти и, в частности, самоубийства, существовали и ранее. Однако их контент и коммуникационные стратегии радикально отличались от возникших «групп смерти».

В них собиралась «тематическая» музыка, литературные тексты, администраторы поощряли общение пользователей друг с другом, не распространяя при этом, как правило, фейковые сообщения и не вовлекая участников в какие-либо игры.

В «группах смерти» образ и поступок Рины Паленковой стал идеализироваться и представляться участникам (как правило, большинство из них составляли школьники и студенты) как образец для подражания. Группы стали распространять информацию о случаях новых подростковых суицидов, якобы произошедших в ходе «игры». Однако большинство самоубийств, которые упоминались как результат «игры», не нашли официального подтверждения и, как нам представляется, являлись фейковыми сообщениями на основе инсценировок.

В этот же период во «ВКонтакте» усилиями «групп смерти» стала получать распространение игра «Синий кит», представлявшая собой типичную «игру в альтернативную реальность» (ARG, alternate reality game). Особенностью подобных игр является ситуация, в которой у игрока нет точного понимания, где заканчивается игровой процесс и начинается реальная жизнь. «Синий кит», а также быстро распространившиеся аналоги стали в глазах пользователей Сети конкретным воплощением мифологической «игры», в которой участникам дают суицидальные задания. Отметим, нам также не удалось обнаружить достоверных сообщений о смертях в результате вовлечения в игру «Синий кит».

После проверки обстоятельств гибели Рины Паленковой Следственный комитет РФ прекращает уголовное дело, определив, что она «добровольно покончила жизнь самоубийством». Однако к концу 2015 г. общественное обсуждение «групп смерти» в России вышло за пределы социальных сетей. Например, 16 декабря 2015 г. общественная организация «Лига безопасного Интернета» направила в МВД запрос о расследовании и пресечении организованного суицида среди подростков. В 2016 г. Елена Мизулина (на тот момент депутат ГД РФ) выступила с заявлением на ту же тему, и уже через две недели после него ряд российских школ получил распоряжения принять предупредительные меры. По стране прошли школьные собрания для учителей и родителей учеников, на которых разъяснялась опасность влияния «групп смерти» в Интернете на подростков. Таким образом к распространению неподтвержденной, мифологизированной информации подключаются СМИ, общественные и государственные организации. Начинается основной этап медиаконструирования социальной проблемы «групп смерти», он подпитывается, как мы видим, не только сообщениями массмедиа, но и активностью государственных и некоммерческих организаций.

11 марта 2016 г. в программе Первого канала «Человек и закон» вышел сюжет о гибели Антонины Д., девочки из Рязани, попавшей под влияние «групп смерти». Но самой резонансной стала публикация в «Новой газете» от 16 мая 2016 г. Статья «Группы смерти» Галины Мурсалиевой повлекла за собой серию материалов в других СМИ и вызвала большой интерес к суицидальным сообществам и, как следствие, массовую истерию. «С детьми в социальных сетях работают системно и планомерно, шаг за шагом подталкивая к последней черте», – утверждается в первых строчках публикации Галины Мурсалиевой.

Однако эмоциональность повествования в данной статье, к сожалению, часто подменяет объективные доказательства громкого утверждения.

Тем не менее утверждения о координировании «групп смерти», системной «охоте» за российскими подростками, до сих пор никем не доказанные, становятся основной движущей силой распространения «моральной паники» в обществе, продолжавшейся около трех лет.

Справедливости ради стоит отметить, что часть российского журналистского сообщества усомнилась в достоверности публикации Г. Мурсалиевой. Даже заместитель главного редактора «Новой газеты» Сергей Соколов, отвечая на критику статьи, 20 мая 2016 г. оправдывался, что публикация является всего лишь очерком и не претендует ни на исследование, ни на расследование; основной целью было донести до общества проблему и опасность, которую она несет.

Медиаконструирование проблемы о «системном подталкивании» детей к суициду достигло своего апогея в середине 2016 г. Несмотря на единичные случаи гибели подростков, на недоказанность связи их смерти с влиянием интернет-сообществ, образ угрозы консолидировал вокруг себя массовую аудиторию, СМИ и социальные институты (включая государственные), т. е. всех участников массовой коммуникации.

Анализируя процессы медиаконструирования и распространения представлений об угрозе для российских подростков, идущей из Интернета, нельзя не обратить внимание на то, что в них проявляются характерные для фейковых новостей черты.

• Во-первых, распространение происходит из социальных сетей в СМИ, что характерно для фейков.
• Во-вторых, принятие сообщений на веру протекает некритично, что также дает возможность для благоприятного распространения фейковых новостей.
• Наконец, скорость распространения фейков связывают с эмоциональной заряженностью информации: она, как правило, вызывает отрицательные эмоции и затрагивает чувствительные для индивида и общества темы .

Представления о спланированном подталкивании к самоубийству российских подростков затрагивает самые разные пласты индивидуальных и социальных страхов: от тревоги за своих близких до конспирологических теорий и беспокойства за государственную безопасность. Не случайно требования защитить российских подростков от «групп смерти» продолжают существовать и по сей день на высшем государственном уровне.

Интересно, что волна обсуждения «групп смерти», вышедшая из интернет-сообществ, набрав силу в «традиционной» медийной сфере, снова вернулась в социальные сети, усилив интерес к теме среди целевой аудитории – самих подростков. Глава проекта «Роскомсвобода» А. Козлюк считает, что «группы смерти» являются хорошим примером проявления «эффекта Стрейзанд», когда запрет информации только повышает заинтересованность в ее получении: «Взрослые умудрились открыть такой ящик Пандоры, который закрыть уже тяжело. Такое внимание к “синим китам”, наоборот, пробуждает интерес подростков».

В борьбу с суицидальным контентом включились Роскомнадзор и администрация социальной сети «ВКонтакте»: были удалены сообщества, записи, содержащие хештеги «Синий кит», «Тихий дом», «Море китов», «F57», «4:20» и др.

Проблема «групп смерти» привела к появлению в Интернете и сообществ волонтеров, которые стали искать информацию о суицидальных сообществах, их владельцах и передавать ее правоохранительным органам или администрации «ВКонтакте». Другое направление данной волонтерской деятельности заключалось в психологической поддержке рядовых участников «групп смерти», призывах отказаться от мыслей о суициде, работе с родственниками и знакомыми игроков. Такие волонтеры называли себя «дельфинами».

Уже в 2016 г. общественная дискуссия на тему «Кто стоит за “группами смерти”?» заметно идеологизируется, в ней возникают элементы конспирологии. В фильме «Куда уходит детство?», показанном каналом НТВ в ноябре 2016 г., появляется идея, что организаторы «групп смерти» выбирали для обработки «детей из положительных семей, одаренных». В марте 2017 г. в нескольких передачах, показанных на российских каналах, говорится о «грамотно построенном механизме зомбирования», а также излагаются версии о «коварно спланированной атаке» и «мировом заговоре». Утверждается, что деятельность групп координируется из единого центра. В ток-шоу «Мужское / женское» на Первом канале звучит рассказ о том, что «кураторы» получают деньги за каждого ребенка, причем за «лучших» детей платят больше. Эти же идеи излагаются в репортаже на канале НТВ. Однако доказательств реальности таких утверждений так и не появилось.

Тем не менее идеологическая составляющая проблемы получила свое развитие в выступлениях политиков, чиновников и даже представителей экспертного сообщества.

Губернатор Ульяновской области С. Морозов в марте 2017 г. заявил о практике «покупки душ» на заседании Совета безопасности региона: «За каждую смерть платят, а если это еще и одаренный ребенок – платят вдвойне». При этом губернатор утверждал, что организаторы «групп смерти» представляют собой сеть даже более страшную, чем запрещенная в России террористическая организация «Исламское государство».

Менеджер по интернет-маркетингу ПАО «Мегафон» Антон Елизаров заявил, что «абсолютно точно это украинский национализм». Вице-президент Российской криминологической ассоциации, доктор философских наук Игорь Сундиев определил игры в суицидальных группах как «элемент современной информационной гибридной войны». Директор «Центра исследований легитимности и политического протеста» Евгений Венедиктов возложил ответственность на «спецслужбы зарубежных стран», а исламовед Галина Хизриева увидела возможную связь групп самоубийц с террористами. Так сконструированная проблема стала работать на подпитку важных идеологем того времени: антиукраинской и антизападной риторики, борьбы с терроризмом. Примечательно, что перед силой идеологического воздействия медийного образа не устояли даже представители экспертного сообщества.

Осознание проблемы вылилось и в законотворчество. Призывы Е. Мизулиной признать использование Интернета отягчающим обстоятельством при склонении к самоубийству, выступления других депутатов Госдумы привели к появлению в 2017 г. в Уголовном кодексе РФ (УК РФ) статей 110¹ («Склонение к совершению самоубийства или содействие совершению самоубийства») и 110² («Организация деятельности, направленной на побуждение к совершению самоубийства»), а также к изменениям в статье 110 («Доведение до самоубийства»). Поправки в закон устанавливали или ужесточали наказание за указанные выше преступления и должны были бороться с «группами смерти».

15 ноября 2016 года, еще до внесения поправок в УК РФ, правоохранительные органы арестовали 21-летнего Филиппа Будейкина – организатора «групп смерти». Событие имело большой резонанс в СМИ, однако подтверждений идеологическим версиям существования «групп смерти» получить не удалось. Подсудимый по первому делу о попытке доведения до самоубийства двух несовершеннолетних с использованием Интернета был приговорен к 3 годам 4 месяцам в колонии-поселении. Следствие также проверяло его на причастность к гибели 15 подростков, но вины не обнаружило.

В целом судебная практика также показала, что «группы смерти» стали, скорее, сконструированным в медийной сфере «удобным врагом», чем реальной социальной проблемой. По крайней мере, согласно данным Судебного департамента при Верховном суде РФ, за преступления по ст. 110, 110¹ и 110² УК РФ с использованием Интернета в 2018 г. было осуждено 6 человек, в первой половине 2019 г. – 2 человека. Эти данные резко контрастируют с масштабом медийной истерии по данному поводу. Ф. Будейкин стал медийным воплощением зла, хотя реальные обстоятельства его уголовного дела были куда менее впечатляющими; остальные осужденные вообще привлекли мало внимания СМИ и общественности.

Гораздо интереснее то, что с февраля 2017 г. на фоне информационного бума по поводу уголовного дела Ф. Будейкина возникает новый всплеск активности «групп смерти» – на этот раз с новой игрой «Беги или умри». Не исключено, что данную активность спровоцировало как раз бурное обсуждение дела Будейкина в СМИ. В свою очередь, возникновение новой игры стало толчком для новых выступлений в СМИ и продолжения «моральной паники». Здесь можно отметить, что такой эффект «заражения» и взаимовлияния также может интерпретироваться в пользу спонтанного распространения «групп смерти» без централизованного управления.

Статистические данные также указывают на то, что появление «групп смерти» и борьба с ними не повлияли на показатели подростковых самоубийств в стране. По данным Единой межведомственной информационно-статистической системы, за 2011–2017 гг. количество самоубийств в возрастных группах 10–14 лет и 15–19 лет ежегодно уменьшалось. Так, в 2011 г. (за 4 года до появления «групп смерти» и их игр) показатель по группе от 10 до 14 лет составлял 2,5 чел. на 100 тыс. чел. в год, в 2014 – уже 2, а в 2017 году – 1,55; а по группе от 15 до 19 лет в 2011 – 16,3, в 2014 году – 12,5 и в 2017 – 8,37 чел.

Необходимо подчеркнуть, что мы не пытаемся в данной статье полностью опровергнуть представление о социальной опасности «групп смерти» и их игр. Однако представленные выше сведения показывают, что сами по себе они не являлись основными факторами подростковых суицидов. Проблема детских и молодежных самоубийств – гораздо более сложная, комплексная. Возложение вины на интернет-сообщества, превращение их в главного врага – это крайнее упрощение проблемы, из-за которого в ее общественном обсуждении упускаются другие факторы, приводящие к суицидам среди молодежи. Старший помощник председателя Следственного комитета РФ Игорь Комиссаров считает: «Нельзя убить или заставить совершить преступление по Интернету. В большинстве случаев ребенок принимает решение о лишении себя жизни под воздействием сразу нескольких факторов… сам Интернет никогда не играл в этом главную роль. Это только средство коммуникации. Не надо демонизировать его влияние» [Meduza, 2018]. Однако доля подобных экспертных оценок оказалась ничтожной и, по-видимому, не оказала существенного влияния на медиаконструирование данной проблемы.

Представления о деструктивном влиянии «групп смерти» и координировании их деятельности появились в основном благодаря медиаконструированию, в котором принимали участие социальные институты, СМИ и массовая аудитория. Надежных данных, свидетельствующих о том, что «группы смерти» были основными причинами совершенных подростковых суицидов, обнаружить не удалось.

Представления о координировании «групп смерти» являются идеологизированной интерпретацией проблемы, сконструированной в СМИ, и не имеют под собой реальных оснований. Однако они были успешно включены в общий идеологический контекст обсуждения угроз, актуальных в то время.

Процесс медиаконструирования проблемы «групп смерти» зародился спонтанно в социальных сетях, затем попал в сферу традиционных массмедиа, где при поддержке СМИ, политических, государственных, общественных деятелей и экспертного сообщества закрепился в общественном сознании. Особую роль в данном процессе играют государственные органы, легитимизировавшие сконструированную проблему.

Особенностью данного процесса медиаконструирования социальной проблемы стала цикличность «заражения»: обсуждение в социальных сетях оказывало влияние на традиционную медийную сферу, та, в свою очередь, провоцировала новую волну интереса к проблеме в социальных сетях.

Медиаконструирование проблемы «групп смерти» имело общие черты с распространением фейковых новостей. Это представляется неслучайным, так как большая часть информации о проблеме строилась на недостоверных и неподтвержденных сведениях. Значительная часть информации являлась бездоказательной, но эмоционально окрашенной, однако ее оказалось достаточно для некритичного восприятия. Тема «групп смерти» стала также предметом популистских выступлений публичных фигур. Этот феномен в массовой коммуникации характерен для общества постправды.

Спонтанность, заражение, некритичность и эмоциональность восприятия, участие в процессе всех субъектов массовой коммуникации (СМИ, социальные институты, массовая аудитория) – отличительные особенности механизма медиаконструирования социальных проблем в обществе постправды.

Можно предположить, что мы имеем здесь дело с механизмами заражения и подражания, которые в социальных сетях работают очень быстро в силу технологических особенностей интернет-коммуникации. Не следует забывать и того, что социальные сети – это структуры, имеющие определенную топологию, которая также может создавать эффект организованности и даже управляемости участниками коммуникации. В любом случае, данные гипотезы требуют проверки в  отдельных исследованиях.